...Хочется поделиться мыслями, рассказать о былом...
Меню сайта
Содержание:

Из своей жизни



2. Родная деревня.
На крутом берегу древней речки, со странным для этих краёв названием - Марса, широко, привольно поселились мои древние предки. Должно быть, действительно было что-то чарующее в этом уголке. Иначе вряд ли, просто так разместили бы здесь свою усадьбу местные баре. Над самой рекой, на крутом взгорье, был построен барский дом: большой, просторный, с колоннами и широким крыльцом, выходящим в огромный сад. Дома я уже не успел увидеть: был он разрушен в лихолетье революционного безумия. Остались лишь фундамент да ямы от многочисленных построек. Хозяйство, видно, было крепкое. Но зато от сада многое что сохранилось. И был этот сад для нас, босоногих деревенских ребятишек, самым лучшим местом для наших игр и забав. До сих пор помню большие и густые заросли сирени и черёмухи, непролазные и необозримые чащи колючего терновника, прибежище всех деревенских кур. Сколько пролетело через эти кусты лихих мальчишеских войн! Сколько разных белогвардейцев и всяких фашистов погибло в этих сиреневых и терновых чащах! Не счесть.…
Называлась эта деревенька Останково. Небольшая, всего чуть более двадцати дворов. Все друг друга знали, и не было никаких тайн и секретов между собой. В довоенные годы был создан колхоз, миниатюрное, но крепкое хозяйство. Работать мои земляки могли хорошо. Мой отец в своё время там председательствовал.
В войну, когда почти все мужики ушли на фронт, остались лишь совсем старые да увечные, вся тяжесть деревенского труда легла на женские и некрепкие мальчишеские плечи. Был я в ту пору совсем мальцом, но и то, чем мог, помогал взрослым. Хорошо помню, как гурьбой выходили в сжатое поле собирать колоски. Работа нетрудная, но по тем временам опасная. Не дай бог, если вдруг у кого-то колхозные начальники-надзиратели обнаруживали запрятанные где-нибудь за пазухой пару-другую ржаных колосков: трёпка была обеспечена. Для взрослых наказание было куда строже. А соблазн был, и немалый: время-то было голодное, военное. Семья моя во время войны жила уже в другом месте. Это посёлок Андреево, о котором расскажу позже. Сюда, в Останково мы часто наведывались, и длительное время в тяжёлые военные годы находились здесь, потому что в деревне хоть как-то можно было прокормиться. У бабушек, а их было две, имелись немудрёные деревенские хозяйства. Несколько кур, по паре овец, корова, огород. Хотя налоги с натурального хозяйства в то время были немалые, но всё же что-то оставалось для того, чтобы как-то прожить. Мать приходила из Андреева часто, подрабатывала в колхозе на сенокосе, на уборке урожая во время жатвы и на других деревенских работах.
Помогала бабушкам справляться с хозяйством. Это давало нам возможность кормиться и не умирать с голоду.
До того, как идти в первый класс, а это были самые трудные военные годы, я почти всё время находился в Останково у бабушек. Точнее, жил-то я всегда в одной и той же семье бабушки Александры, матери отца. Так уж получилось, что у другой бабки, Екатерины Петровны, бывал я как бы в гостях, несколько часов, а то и меньше. Чувствовал же себя как дома только у бабки Александры. Когда ещё был жив дедушка, а я тогда был совсем малым, в этом доме мне было не очень уютно. И вспоминается то время больше через образ деда Ивана, человека угрюмого, нелюдимого. К нам, своим внукам, относился он как к чужим и не помню, с его стороны никаких ласковых слов. А вот затрещину, которую получил от деда, помню хорошо.
Дело было так. В избе, на передней стене висели старые часы с боем. Большой деревянный футляр, тяжёлые медные гири и гулкий, церковный бой каждый час. Меня, мальца, крайне интересовало, как это там всё происходит, что каждый час, надсадно надрываясь, это чудо издавало такие жуткие звуки. И вот как-то по неизвестной для меня причине, скорее всего для чистки и смазки, часы были сняты со стены и в раскрытом виде размещены на столе у окна. Дед что-то колдовал с пузырьком с воткнутым в него петушиным пером, должно быть готовился смазывать это распятое на столе чудо техники. Ну, как тут было не заглянуть во внутрь волшебного ящика! Что я и сделал. Более того, полез туда рукой, чтобы потрогать все эти жёлтые колёсики, пружинки... Тяжёлая дедовская рука незамедлительно прогулялась по моему затылку. Для меня, четырёхлетнего огольца эта дедова "ласка" была совершенно неожиданна и обидна, оттого и запомнилась на всю жизнь.
Дед Иван умер в конце 1941-го года. Этот день тоже отпечатался в моей памяти. Помню, холодный зимний вечер. Мы с мамой были у бабки Катерины, собирались идти к деду, он последнее время болел, я знал это со слов взрослых, но не переживал по этому поводу. В моей детской душе такое дело не занимало никакого места, было много чего более интересного и привлекательного.
Кто-то пришёл с улицы, что-то сказал маме. Она тут же всполошилась, быстро оделась, закутала меня, и мы быстро пошли на другой конец деревни, где был дом деда Ивана. Уже стемнело, кто-то от скотного двора шёл с фонарём, а мне казалось, что это горят волчьи глаза. Сейчас волки нас догонят и разорвут в клочья. От ужаса я жался к ногам матери, мешал ей быстро идти. Она дёргала меня за руку, торопила. Вот такой, напуганный темнотой, задёрганный мамой и ошалевший от быстрой ходьбы, я и появился в избе. На скамье у переднего окна сидели и громко голосили бабушка и тётка Катя, которую мы все и всегда звали крёстной. Между ними, обложенный подушками, с поникшей головой сидел дед. Его козлиная борода упиралась ему в грудь, глаза были закрыты. Я испугался, хотел зареветь, но мама успокоила меня, обняв за плечи и крепко прижав к себе.
Потом были похороны. Помню стоявшую под окнами, запряжённую в сани, колхозную лошадь Мальгу. Она дремала, оттопырив нижнюю губу и изредка вскидывая голову. На улице лежал снег. Его накануне выпало много, и деревенский дурачок по прозвищу Федя Максимовский большой деревянной лопатой расчищал проезд к переулку, в который уходила дорога за околицу. Мне очень хотелось выбежать на улицу, чтобы напроситься в сани и прокатиться по сверкающему на солнце снегу в санях, до верху набитых душистым сеном. Даже через окно мне чудился этот аромат сухой травы.
А в избе всё было готово к выносу гроба с телом деда. Его подняли и под жуткий бабский вой понесли к выходу. Я кинулся следом, но был остановлен матерью и передан под комендантский надзор Тоньке косой, худой и длинноногой девке, которая оставалась в избе, чтобы прибраться после выноса и приготовиться к поминальному обеду. Так и не осуществилась моя мечта прокатиться в тот день по свежему снегу.
С тех пор моё жительство во время пребывания в Останково и было определено в этом доме деда под тёплым покровительством бабушки Александры, тихой и очень доброй старушки. Но и она года через три умерла, оставив о себе память, как о неистощимой сказочнице, так и как о мастерице по изготовлению удивительных игрушек из ржаной соломы.
Всё домашнее хозяйство перешло в руки тётки Кати, старшей сестры отца. Ей в ту пору было, наверное, около пятидесяти. В деревне все звали её ласково: Катёнка. С ней жила её дочь. Простоватая и недалёкая умом, но жилистая и упорная в нелёгком крестьянском труде девка. Звали её Пашей, но для нас всех она всегда была Панкой.
Деревенская жизнь для меня в ту пору была очень привлекательна, в родительский дом в Андреево совсем не хотелось возвращаться. Тем более что мама, особенно в летнюю пору, подолгу находилась в Останково, зарабатывая в колхозе пропитание на предстоящую зиму. Домашними делами в Андреево заправляли старшая сестра Нина и брат Юрий. Нине в то время было 14-15 лет, брату на два года меньше. На их руках, когда дома не было матери, оставалась самая младшая сестрёнка Саша, совсем малышка. Были ещё две козы, добрые и свободолюбивые существа. Одну звали Капка, а другую Сударка. За ними нужен был глаз да глаз. Но Юра бдительно нёс свои пастушечьи обязанности и своевременно пресекал разбойничьи козьи набеги на свой и соседские огороды. То молоко, которым одаривали семью наши козы, очень помогало выжить. Особенно оно необходимо было трёхлетней сестрёнке.
В деревне у меня были свои обязанности. Никаких магазинов ни в самой деревне, ни в ближайшей окрестности тогда просто не существовало. Все продукты добывались тяжёлым трудом в своём хозяйстве. Хлеб пекли в русской печи, которая стояла в избе и занимала почти треть жизненного пространства. Муку мололи на ручном жёрнове из зерна ржи, которую давали в колхозе на трудодни. Зерна за тяжкий труд получали мало, поэтому в жёрнов засыпали разные добавки, чтобы муки получалось достаточно для выпечки хлеба. Добавлялись в основном спелые семена лебеды: травы, которая росла в изобилии по межам в поле или просто в огородах. Эти семена применялись также и для приготовления корма курам в зимнее время. В подклетье, сухом и тёмном чулане под домом, стояли бочки-сухотарки и глиняные корчаги, наполненные семенами этой самой лебеды.
Вот одной из моих обязанностей и была заготовка лебеды. Делалось это так. Когда к концу лета верхние части лебеды подсыхали, и семена, которые там находились в метёлках-колосках, можно было собирать, я выходил на свой промысел. Через плечо у меня висела пастушья сумка. Захватив ладонью метёлку с семенами, я тянул руку вверх. В горсти оказывались семена, которые и отправлялись в сумку. Весь этот несложный процесс напоминал мне почему-то доение. Чтобы повеселее было в этой однообразной работе, я во всё горло распевал сочинённую самим же собою песню: « Дою лебеду, курину-людину!» Взрослых эта моя песня почему-то развлекала, и на деревне меня нередко так и называли: курино-людино. Но я не обижался, ибо был уверен, что делаю очень нужное дело и что от этого и курам и людям должно быть хорошо.
Любил прибегать в поле к матери, где она жала рожь. Рожь была высокая, много выше моего роста, и мне очень нравилось бродить в лабиринтах сжатых полянок. Колосья поспевали не все одновременно, поэтому жать надо было выборочно, выбирая наиболее вызревшие места. Оттого и получались такие восхитительные проходы и сжатые полянки, по которым там и сям стояли скирды, сложенные из снопов. Их мама называла «суслоны». Рядом с ними так хорошо было посидеть в тени. Незабываем чудесный запах ржаной соломы, свежего урожая. Тут же, где-нибудь в одном из суслонов, в тени среди снопов хранился нехитрый обед труженницы-жницы.
Когда солнце поднималось высоко, и жара становилась нестерпимой, мама прерывалась на короткий отдых, чтобы подкрепиться скудным обедом, попить воды или квасу. Я с нетерпением ждал этого момента, это были те короткие минуты, когда можно было побыть с матерью, прижаться к ней, почувствовать её тепло и ласку. Она угощала меня кусочком жёсткого хлеба или огурцом, отрывая эти скудные крохи от своего пайка. Потом мы растягивались в тени скирды на тёплой стерне. Я обычно засыпал. Спал крепко и долго. Просыпаясь, видел мать уже далеко в только что прожатом коридоре хлебной нивы. Она ещё долго, до самого вечера будет в поле. А я, чтобы не мешать ей, убегал в деревню по своим мальчишеским делам.
Однажды возвратившаяся со жнивья мама что-то принесла, завёрнутое в одежонку. Хитро улыбаясь, она развернула свою поклажу, и на пол выкатились два пушистых ушастых комочка. Это были зайчата, совсем крохотные, не больше нитяного клубочка каждый. Мать подобрала их, запутавшихся в густых стеблях ржи. Должно быть, их зайчиха-мать убежала, бросив малышей на произвол судьбы. Зайчат посадили в большую корзину и поставили туда блюдечко с коровьим молоком.
Через несколько дней мы ушли в Андреево, мне предстояло скоро идти первый раз в первый класс. Зайчат забрали с собой. Поселили их в посудном шкафу, на нижней полке за стеклянной дверцей. Они примирились со своей судьбой, пили козье молоко и даже пытались грызть свежие капустные листья, которые мы приносили с огорода. Иногда их выпускали из шкафа погулять по комнате. Но не надолго, так как боялись, как бы кошка Мурка, которая жила в нашем доме, не сделала малышам чего-нибудь плохого. Она давно уже заметила появление в доме новых жильцов и следила за ними своими зелёными глазами. Но вот как-то заигравшись, мы потеряли бдительность и упустили из внимания прыгавших по полу зайчат. Когда опомнились, то нигде не могли их найти. Сразу же мелькнуло подозрение на Мурку, которая, свернувшись калачиком, лежала в углу и как-то уж слишком умиротворённо мурлыкала. Ринулись к ней, чтобы учинить акт возмездия за невинно погубленные заячьи души. Но каково же было наше удивление, когда под кошачьими лапами мы обнаружили наших зайчат, целых и невредимых и кажется очень довольных сложившимися обстоятельствами. Мурка пригрела их у своей пушистой шубки, нежно обняв лапками. Увидев нас, она не испугалась, хотя вид у нас был зверский. Первой пришла в себя старшая сестра Нина. Она сразу поняла, что, не знавшая до сих пор материнского счастья, наша мурлыка приняла крохотулек-зайчат за своих детей.
С тех пор за судьбу зайчат мы больше не волновались. Они скакали по всей комнате, пили молоко из блюдца вместе с Муркой, играли с ней в свои нехитрые заячьи игры и спали у неё под пушистыми лапами. Зайчата быстро росли и к зиме стали ростом почти со свою приёмную мать. Занятые своими школьными делами мы перестали уделять зайчатам внимание и как-то не сразу заметили их исчезновение. Тогда мама сказала нам, что, почуяв свежий снег, зайчики вспомнили о своём лесном происхождении и убежали туда встречать Новый год. Мы недолго грустили, понимая, что наши любимцы живут теперь в лесу, в родной стихии, и ничего плохого с ними не может случиться.
И только, спустя несколько месяцев, мать открыла нам жуткую тайну. Оказывается, готовясь к новогоднему празднику, мама, ломая голову над тем, чем бы угостить нас в праздничный день, поделилась этими проблемами со своим братом, который в то время по каким-то делам прибыл к нам из деревни. Звали его Ванькой, и отличался он бедовым нравом парня сорвиголова.
Вот он, не долго думая, и пустил под нож наших любимцев. Мама и охнуть не успела, как перед ней оказались две освежёванные заячьи тушки. Что делать? Пришлось припрятать их в холодном чулане, а перед праздником приготовить из них жаркое. Нам же было объявлено, что Ванька привёз нам подарок от дедушки Павла. Этот дед был отменным охотником, так что появление на праздничном столе такого неожиданного блюда ничем нас не удивило.
С того времени, как я пошёл в школу, в Останково бывал только летом, во время школьных каникул. Но самые радостные и тёплые воспоминания о времени, проведённом в этом забытом богом уголке России, сохранились на долгие годы. Я ещё не один раз буду возвращаться сюда, описывая те или иные моменты из своей жизни, так или иначе связанные с этой деревней.
(01.04.2007) | Автор: Владимир

Из своей жизни

Судогодский край

Православная вера