|
|
 |
Из своей жизни
4. Школьные годы.
Ещё шла война. Но жизнь продолжалась. Хоть и трудно было, но школа работала. Пришло время и мне идти в первый класс. Я рано научился читать, даже умел писать. Старшая сестра Нина крупными печатными буквами под мою диктовку изображала на бумаге текст моего послания отцу на фронт. Потом я старательно переписывал всё это своей рукой. Писалось это долго, буквы получались корявые, но, тем не менее, письмо отправлялось на полевую почту к отцу. И доходило! Отец потом уже, после возвращения, рассказывал, как радовался он этим каракулям.
А читать я начал, когда мне не было и пяти лет. Произошло это в Останково. Долгие зимние вечера. При тусклом свете коптилки листал старый-престарый букварь, который мне дала тётя Дуся, мамина сестра, а моя, значит, тётушка. Она в то время работала учительницей в одной из сельских школ. Книжкой этой я очень дорожил. В ней были картинки и много-много всяких букв. Картинки я рассматривал, и тут всё было понятно, а вот с буквами не очень. Постоянно приставал к взрослым, чтобы узнать, что же обозначают эти значки. Запоминал крепко и быстро. Так постепенно изучил всю азбуку. И вот как-то неожиданно для самого себя из отдельных букв сложилось первое слово, потом другое. Так вот и освоил чтение. Самостоятельно!
Так что по тем временам в первый класс я пришёл основательно подготовленным. В первые дни мне на уроках было неинтересно. Скучал, недоволен был ограничениями свободы, хотелось на улицу, чтобы заняться своими делами. Дома заявлял, что в школу больше не пойду, я и так всё знаю и умею. Труда стоило старшим переубедить меня в том, что не прав.
И только гораздо позже вошёл во вкус. Спасибо Софье Александровне, моей первой учительнице за то, что она сумела заинтересовать меня тогда занятиями. А началось всё с урока по арифметике. Решалась простенькая для меня задачка: у зайчика было три морковки, одну он съел, сколько ещё у него осталось? Население класса сильно задумалось, и никто не смог ответить. Моя поднятая рука во внимание не была принята. Учительнице не ответ был нужен, а то, чтобы народ понял, как придти к решению этого жизненно важного заячьего вопроса.
И тут на классной доске появилась яркая картинка: сидит зайка, перед ним лежат две морковки, а третью он держит во рту и как бы жуёт её. Софья Александровна повторяет условие задачи и выдёргивает морковку изо рта у зайчика. Съел, значит. Ну, тут уж целый лес рук поднялся! Народ до двух считать уже умел.
В первом классе мне очень не нравились уроки по военному делу. Ещё шла война, и хоть фронтовые дела были далеко от наших мест, но бдительность не теряли. Поэтому всех школьников, от мала до велика, обучали основным правилам спасения и себя, и тех, кто рядом. Уж очень мне не нравилось натягивать противогаз! И ещё залезать в тёмную и грязную земляную дыру под названием «бомбоубежище».
Кроме этого перед началом уроков, прежде чем зайти в класс, всех нас выстраивали в школьном дворе и заставляли махать руками и ногами, приседать и крутиться на месте. Называлось это «физзарядка».
Но всё-таки приучили меня к школьным порядкам. И уже со второй четверти я стал примерным учеником. Учение давалось легко. По окончанию каждой четверти подводились своеобразные итоги. Особо отличившихся поощряли: давали почётные грамоты, благодарственные письма родителям, даже вещевые премии. Меня неоднократно награждали этими премиями. Это были или носильные вещи, из американской гуманитарной помощи (по-современному «секонд хенд»), или новая рубашка, а то и отрез материала на штаны.
А это в то скудное время было существенным пополнением сверх бедного гардероба.
Не скажу, что эта лёгкость в учёбе шла мне на пользу. Складывалось слишком высокомерное мнение о себе, любимом. Стал на своих одноклассников смотреть свысока, постепенно отделялся от общей школьной массы. Всё это сказалось на формировании характера и здорово мешало мне позже, уже во взрослой жизни.
Очень любил читать. Книг в те военные и первые послевоенные годы было очень мало, школьная библиотека нам, малышне, была недоступна, да и она тоже не могла похвастаться своим разнообразием. Поэтому для чтения использовал всё, что попадалось под руку: обрывки газет, остатки старых книг, учебники старших сестры и брата. И если у кого-то из одноклассников появлялась какая-то книжка, то делал всё возможное и невозможное, лишь бы завладеть ею, ну хоть на один вечер, и прочитать.
Помню, было это, наверное, во время учёбы в третьем классе. Была у нас в классе одна девочка, звали её Наташа. Из семьи приезжих инженеров, тогда в те годы для организации производства на завод присылали много спецов. Так вот, у этой Наташи появилась книжка «Сказки братьев Гримм», принесла она её в класс, наверное, чтобы похвастаться. Мне, разумеется, очень захотелось прочитать эту книжку.
Что только я не делал, чтобы завоевать доверие этой городской девчонки! Ну, только разве на голове не ходил. И вот она согласилась дать мне до утра эту книжку. Но надо было зайти к ней домой, ибо книжка там, и надо спросить разрешение у родителей. Я вызвался проводить её после уроков до дому.
Надо сказать, что время было зимнее, учились мы во вторую смену, уроки заканчивались, когда на улице было совсем темно. К тому же было это мне совсем не по пути, жила Наташка в одном из управленческих домов на северной стороне посёлка.
Пошли. У дома Наташа попросила меня подождать на улице. Стою, жду. Уж очень хочется получить эту книжку! Жду полчаса, час, второй уже пошёл. А мороз поджимает, одежонка не ахти какая, совсем замёрз.
А эта скверная девчонка так и не появляется. Но уходить не хочу, ведь она же обещала вынести мне книжку! И вот, когда я уже окончательно задубел, она выбежала с санками, наверное, чтобы погулять перед сном. Увидела меня, делает удивлённые глаза, чего, мол, ты тут торчишь? Напомнил ей об обещанной книге. Да вот, мама не разрешила.
Что я мог сказать ей в ответ. Обидно было до слёз. Впервые столкнулся я с женским коварством. Ведь могла бы выйти и сказать мне решение мамы сразу же. Вот только спрашивала ли она у мамы разрешения?
Побрёл домой, как пёс побитый. Холодно, темно, кругом снежные заносы. Пока долез до своего Картофельного поля, окончательно окоченел. Дома уже собирались идти разыскивать меня: думали, что-то случилось со мной.
Условия для учёбы в те, первые годы были ужасные. Не было ни тетрадей, ни учебников. Писали на самодельных тетрадях, которые мастерили из старых газет, из остатков от потрёпанных книг, из всего, что хоть как-то подходило для этих целей. Мама где-то раздобыла старые чертежи, вернее «синьки». Оборотная сторона этих синек была чистой. Мы их складывали должным образом, кроили на тетрадные листы, прошивали нитками, разлиновывали и получались довольно сносные изделия для письма. С учебниками тоже были проблемы. Они в основном были довоенного издания, тридцатых, а то и двадцатых годов. Их было мало, и нас распределяли по пять-десять человек на один учебник. Так и ходили по всему посёлку друг к другу, чтобы выучить заданные на дом уроки.
В школе не было электричества. А в наших краях темнеет рано. С третьего урока во второй смене надо было как-то освещаться. Керосиновые лампы были в дефиците, да и керосина тоже не хватало. Часто использовали свечки, как правило, самодельные.
Отопление было печное. Печи протапливали с утра до начала занятий. К вечеру в классах было уже довольно холодно. В особо холодные дни занятия отменялись. О том, что занятий по этому поводу не будет, извещалось вывешиванием флага на пожарной каланче. Утром мы в первую очередь смотрели на эту самую каланчу и, если видели на ней флаг, то жутко радовались. Несмотря на холод и мороз, в такие дни мы весь день были на улице. Лыжи, санки, просто возня в сугробах. Красота!
Запомнились мне возвращения из школы. Особенно после второй смены. Уже темно, уличного освещения нет никакого. Только тусклый свет из окон домов. В некоторых домах в центре посёлка было электричество. Это были заводские дома, в которых жило начальство или их приближённые. Электроосвещение подавалось от заводской дизельной электростанции, и только на вечерние часы. В полночь оно отключалось. У нас же на окраинах посёлка такой роскоши не было.
Было несколько путей для возвращения домой после уроков. Короткий путь переулками и через парк. Зимой этот путь был неудобен тем, что идти надо было узкими тропками, протоптанными через сугробы. После снегопада по этим тропкам пройти было трудно, особенно по темноте. Так что этот путь использовался только ранней осенью и весной. Поэтому мой зимний маршрут проходил через базарную площадь и центральную Красную улицу.
Это было значительно дальше, но интереснее. Проходя мимо заводских домов начальствующих товарищей, тихо завидовал живущим там людям. Особенно электрическому освещению. В то время было очень модно подвешивать электролампы в абажурах. С улицы зрелище было завораживающее. Через окна лился мягкий оранжевый, васильковый или ярко красный свет. Это зависело от того, из какого материала был сшит абажур. Мне это очень нравилось, и я мечтал о том времени, когда и на нашем Картофельном поле будет электричество и свой оранжевый абажур.
Электричество пришло на нашу улицу, когда уже не было Картофельного поля, а была улица Лесная. И был я тогда уже студентом. Ушли безвозвратно мои детские мечты и грёзы. Но абажур в нашем доме всё-таки появился. Старшая сестра Нина тогда жила ещё в родительском доме. Вот она и смастерила из проволочного каркаса и старого ситцевого платья синего цвета шикарный абажур. И хоть мне больше нравился оранжевый цвет, но и этот абажур, как воплощение моей детской мечты, долгие годы был мне очень дорог. Это потом появились люстры, другие замысловатые светильники. Абажур был снят и отправлен в тёмный чулан, а потом исчез совсем.
Идут годы, меняются ценности, приоритеты, меняемся мы сами. И только искорки детской памяти не гаснут в нашем сознании, какими бы не казались они нам сейчас наивными и смешными.
Школьные годы оставили почему-то в моей памяти более впечатляющий след, чем все последующие. Ни студенческие, ни более поздние годы не вспоминаются с такой остротой, с такой щемящей тоской об ушедшем времени, как это голодное, холодное, бедное время.
Сейчас уже нет тех школьных зданий, в которых мы учились. Это были неказистые, плохо оборудованные для школьных дел постройки. Их снесли, и на их месте появились какие-то другие, кажется жилые, здания. На другом месте построена новая школа. Современное четырёхэтажное здание, оборудованное центральным отоплением, электроосвещением, компьютерными классами. Все блага современной цивилизации. Но для меня нет более дорогой школы, чем та внешне убогая, но такая прекрасная своим внутренним содержанием, в которой мне довелось учиться в своё время. Скоро пятьдесят лет, как я покинул ту школу с аттестатом зрелости в кармане. Но память о ней жива до сих пор.
Андреевская школа была создана распоряжением и на деньги графа В.С.Храповицкого в 1902 году. Задуманная как начальная, в 20-х годах она реорганизуется в семилетку, а в 1932 году – в среднюю. Наша школа была долгие годы единственной десятилеткой на всю прилегающую округу. После окончания семилетки в нашу школу шли для продолжения учёбы молодёжь из близлежащих сёл и деревень. Устраивались, кто как мог. Те, у кого были в Андреево родственники или возможность снимать квартиру, жили в посёлке. Но многим приходилось каждый день преодолевать многокилометровый путь из своего деревенского дома до школы, а после уроков – домой. Даже представить трудно, как это им удавалось. Особенно нелегко было в зимнее время в условиях снежного бездорожья, мороза. А ранней весной в распутицу? Разве это не подвиг?
В школе сложился очень сильный преподавательский состав. Уровень подготовки в нашей школе ни сколько не уступал городским школам, а может быть, даже был и выше. Это становилось особенно ясно при поступлении в институты.
До сих пор с чувством трепетной благодарности вспоминаю тех преподавателей, у которых мне довелось учиться. Это и самая первая моя учительница Софья Александровна Пугачёва. Она долгие годы работала в нашей школе. Какое-то время даже моей старшей дочери Ирине довелось у неё учиться.
И как не вспомнить добрым словом Елизавету Павловну Покровскую, преподававшую нам, пятиклассникам арифметику и основы алгебры и геометрии. Молоденькой девушкой в 1908 году после окончания гимназии пришла она в Андреевскую школу, так и проработала в ней до самой смерти в 1952 году, ни на минуту не покидая своего учительского поста. Сколько учеников прошло за эти годы перед ней, и с каждым она обращалась как с родными детьми. Мы платили ей за её материнскую доброту примерным поведением и полным послушанием. Не всякий преподаватель мог добиться подобного через строгость и требовательность.
Уроки литературы и русского языка вёл у нас сам директор школы Алексей Андреевич Рубцов. Внешне неказистый, измученный многочисленной семьёй и житейскими невзгодами, этот маленький и невзрачный человек буквально на глазах преображался в гиганта мысли и громогласного оратора, когда вёл урок. Тишина и порядок в классе в это время были идеальными. Особенно он любил А.С.Пушкина. На память, без запинки, с неподражаемым артистизмом он мог цитировать стихи и целые поэмы своего любимого поэта. Знал наизусть всего «Евгения Онегина», «Медного всадника». Старался всячески приобщить и нас к любви русской литературы.
В восьмом классе на уроках литературы Алексей Андреевич стал учить нас самостоятельно на бумаге излагать свои мысли. Нужно было на темы изучаемых произведений писать сочинения. В общем, известная школьная программа. Но он это всё поставил так, что каждому была дана полная свобода в изложении материала. Не каждому удавалось отойти от текста, изложенного на страницах учебника. А он добивался от каждого своего, личностного понимания темы и умения выразить всё это на бумаге. У меня это получилось сразу же, при написании первого же сочинения на тему «Слова о полку Игореве». После проверки сданных сочинений Алексей Андреевич пришёл в класс на предстоящий урок литературы необычайно возбуждённым, даже каким-то просветлённым. И сразу же объявил, что он сейчас зачитает то сочинение, которое давно ждал от своих учеников. И зачитал моё. Для меня это было полной неожиданностью.
Продолжая школьный курс по изучению русской и зарубежной литературы, я всегда старался не отступать от тех уроков, которые дал мне Алексей Андреевич. Я очень многому научился у него. Пусть это прозвучит нескромно, но не могу не отметить, что он выделял меня среди остальных учеников. Видно, что-то заметил во мне. Он неоднократно говорил моему отцу, да и мне самому, когда я уже заканчивал школу, что мне надо обязательно учиться дальше или в университете на филологическом факультете, или в Литературном институте. Задатки есть, и немалые.
Но не суждено было оправдать его надежды. Возможно из-за собственной глупости по молодости лет
Я мог бы долго перечислять имена и фамилии своих учителей, которые оставили мне часть своей доброй души, вложили в мою голову знания и свой жизненный опыт, хоть как-то приобщили к культуре.
Не могу не отметить нашего учителя по английскому языку Трофимова Константина Николаевича. Он пришёл в нашу школу вместе с другими молодыми выпускниками педвузов, которые появились у нас в конце сороковых годов. Мы были уже пятиклассниками, вышли из- под опеки милейшей Софьи Александровны, и теперь настала пора преподавания школьных предметов разными учителями.
Константин Николаевич Трофимов. Невысокий, черноволосый и черноглазый молодой человек всех нас сразу же очаровал своими музыкальными способностями. Теперь все школьные праздники и вечера были заполнены звуками аккордеона, на котором так восхитительно играл Константин Николаевич. Он организовал музыкальный кружок, создал школьный струнный оркестр, хор. С его появлением в школе всем стало как-то веселее, радостнее, интереснее жить. При всех своих способностях он был очень скромным человеком, никогда не старался выделиться среди остальных. Мы его очень любили. Жизнь его оборвалась трагически и очень рано.
Аркадий Петрович Пысин. Красавец сам и красавица жена. Прибыли в нашу школу в той же группе. Он преподавал физику, вёл кружок радиолюбителей. Любимец всей школы. Думаю, что все девчонки-старшеклассницы были в него тайно влюблены. С нами, мальчишками, держался как с равными. Ходил с нами на лыжах в зимний лес за новогодней ёлкой. Вместе со всеми вырубал в лесу, а потом притаскивал и устанавливал тяжеленные мачты для антенны школьного радиоузла. Словом, был свой в доску. Но никогда не опускался ниже определённого уровня, отделяющего учителя от своих учеников.
Он долго работал в нашей школе. К сожалению, какие-то жизненные перипетии резко изменили его к старости. Перед выходом на пенсию стал много пить, опустился. Из красавца-мужчины превратился в жалкого и потерянного человека. Вскоре умер.
Елизавета Ивановна Сипягина. Статная, высокая дама, с очень приятными чертами лица. Она не из молодого пополнения. До того, как она появилась в нашем классе преподавателем истории, а потом и классным руководителем, уже длительные годы работала в нашей школе. Нам, своим подопечным ученикам, она много дала как воспитатель. У неё был несомненный талант вселять в наши молодые, неокрепшие души уверенность в свои силы, видеть в будущем светлое и надёжное продолжение своего жизненного пути. На занятиях «классного часа» она приобщала нас к культуре, старалась из неотёсанных деревенских детей делать хоть какое-то подобие «светских людей». Благодаря её усилиям мы постепенно в нашем медвежьем углу приобщились к истокам культуры, особенно русской. Незабываемы её лекции о художниках Репине, Левитане, Саврасове. В последствии, будучи студентом, я собрал более четырёх сот открыток с репродукциями картин из собраний Третьяковской галереи и Русского музея, которые подарил Елизавете Ивановне для работы со своими учениками.
Можно много рассказать и о других преподавателях. Все они для нас были глубоко уважаемыми людьми. Так уж нас в то время воспитывали, что учитель считался для нас на уровне, если не бога, то личностью исключительной. И в мыслях в каждом из нас не было, чтобы ослушаться своему учителю, проявить к нему неуважение. И где бы мы ни встретили учителя, даже если он и не преподаёт в нашем классе, каждый обязательно поздоровается, уступит дорогу, а мы, мальчишки, непременно снимали свои шапки или картузы. И это было лишено чувства какой-то «обязаловки», принудительного дела, а выходило само по себе, естественно и от души. Сейчас всё это, наверное, кажется весьма странным и непонятным для современных школьников. Так, как они относятся сейчас к своим учителям, иначе как возмутительным не назовёшь.
Близится юбилейная дата со дня окончания школы. В июне 2005 года исполняется пятьдесят лет, как мы расстались со своим школьным детством. Хотелось бы встретиться со своими одноклассниками, посмотреть друг на друга, поговорить, вспомнить те бесшабашные годы, когда мы были так молоды и полны радостных ожиданий от будущей жизни.
Пока не знаю, как это получится и получится ли вообще, но есть такая мечта – организовать эту встречу. Многих уже нет на этом свете, оставшиеся стали старыми, тяжёлыми на подъём, кому-то будет трудно добраться, по разным причинам, к месту встречи. Но пусть это будет пять, шесть, даже три человека, всё равно надо будет встретиться. И я постараюсь осуществить это.
Что-то произошло в нашей школе, когда мы заканчивали девятый класс. Вдруг был отстранён от должности директора А.А. Рубцов, ему резко сократили количество часов занятий как учителю по литературе. К нам пришла молодая учительница, только что после института, Ольга Павловна Чуева. Встретили её очень сдержанно. После стиля преподавания Алексея Андреевича трудно было перестроиться, особенно болезненно воспринял эту перемену я. И в течение всего десятого класса ощущалось отсутствие моего любимого преподавателя. Но вспоминаю об этом совсем по другой причине.
На смену А.А.Рубцову на пост директора был назначен с должности зав районо Николай Павлович Карелин. Что там в районо произошло, нам было неведомо. Новый директор начал резко наводить свои, новые порядки.
Первое, на что он обратил внимание, это было то, что в Андреевской школе за всё время её существования не было выпущено ни одного медалиста. Хотя уровень преподавания и подготовки учеников оценивается очень высоко.
На классных собраниях, которые прошли в обоих десятых, выпускных, классах в самом начале учебного года, присутствовал лично директор. Он обратил внимание всех нас на эту, с его точки зрения, несправедливость. И поставил задачу в этом году исправить положение. Были определены кандидаты на право бороться за медали. Разумеется, лучшие ученики. Попал в этот список и я. К сожалению, никто из десяти учеников, определённых, как кандидаты-медалисты, не получили ни золотых, ни серебряных медалей.
И только потом, несколько лет спустя, мне стали известны некоторые подробности нешуточной интриги, которая произошла в тот, выпускной для нас, год.
Оказывается, оскорблённый действиями нового директора, А.А.Рубцов заявил, что не допустит, чтобы кто-то из назначенных кандидатов, получил медаль. Так, в результате и произошло. А действовал он очень просто. Будучи председателем экзаменационной комиссии на экзамене по русскому языку и литературе, он не допустил ни одной отличной оценки по сочинению. Была выставлена оценка «хорошо», то есть «четыре» и на моём сочинении. Ольга Павловна Чуева рассказывала мне потом, как сражались все члены комиссии за отличную оценку по моему сочинению. Ни единой грамматической ошибки, отлично изложенная тема, всё говорило за то, чтобы оценить сочинение на «отлично». А это, как известно, являлось непременным требованием для получения медали. Но А.А.Рубцов всё же придрался к стилю в изложении одного эпизода. В результате появилась волнистая черта, которая приравнивалась к ошибке и не давала право выставить отличную оценку. Это не убедило членов комиссии, и моё сочинение по настоянию директора Н.П.Карелина было отправлено на рассмотрение в областную экзаменационную комиссию. Оказывается, была ещё и такая.
Ответ пришёл довольно быстро. Высоко оценив моё сочинение, менять оценку пока не решились. Порекомендовали подождать результатов остальных экзаменов, и особенно по математике письменно.
Я, разумеется, ничего этого не знал. Поняв, что медали мне не получить, к остальным экзаменам перестал готовиться. Но сдал их все на «пятёрки».
А вот письменный экзамен по математике «завалил» на четвёрку. По собственной глупой невнимательности и торопливости. Решил все задачи и примеры быстро и без труда, они были весьма лёгкими для меня. Оставил всё на черновике, стал помогать остальным: кому подкидывал ответы, кому решения полностью. Мероприятие это не простое и опасное. Требовало и времени, и сноровки. Увлёкся, и не заметил, как пришло время сдавать работу. Быстро-быстро стал переписывать с черновика в чистовую и в конце, где надо было написать ответ, не дописал один знак – ноль. Сдал работу, пошёл к выходу из класса…И тут меня осенило! Кинулся к столу комиссии, прошу на одну секунду свою работу, чтобы дописать этот проклятый ноль, но Николай Иванович Белоруссов, председатель комиссии, конечно, не дал. Поздно, говорит. Если бы я тогда знал, что этот ноль лишает меня медали! Наверно я был бы более внимательным и собранным. А тут опять же сработало: «Не всё ли равно, ну и пусть. Медали же не получу всё равно»
Потом, на выпускном вечере я высказал Н.И.Белоруссову, что мог бы и помочь мне тогда, и разрешить дописать этот ноль. Я же даже из класса ещё не вышел. Ведь именно он, этот ноль лишил меня медали. А я хочу поступать в институт. На что он мне ответил, что со своими знаниями ты и так поступишь, уверен в этом.
Да, получилось так, как он и говорил. Но чувство ощущения несправедливости и обиды осталось до сих пор.
Потом, в более поздние годы появились и медалисты. Не думаю, что они были более подготовленными, чем мы.
|
(01.04.2007)
| Автор: Владимир  
|
|
|
|
|
|
| Из своей жизни |
|
| Судогодский край |
|
| Православная вера |
|
|
